Белькова Н.А., к.и.н., доцент
(окончание)
Помимо объективных предпосылок и экономических причин оскудения дворянских имений в пореформенный период И.А.Бунин обратил внимание на фатальную предрасположенность русского дворянства к угасанию своего особого социального статуса. В автобиографических заметках И.А.Бунин отмечает, что представители древних дворянских родов, потомком которых он являлся, в последней трети XIX века знали о себе недостаточно много, относились «с полным пренебрежением к сохранению свидетельств о родовых связях». В «Суходоле» И.А.Бунин, как ему кажется, беспристрастно констатирует: «И мы застали уже не быт, не жизнь, а лишь воспоминания о них, полудикую простоту существования. Все реже навещали мы с годами наш степной край. И все более чужим становился он для нас, все слабее чувствовали мы связь с тем бытом и сословием, из коего вышли. Имена наши поминают хроники; предки наши были и стольниками, и воеводами, и «мужами именитыми», ближайшими сподвижниками, даже родичами царей. И называйся они рыцарями, родись мы западнее, как бы твердо говорили мы о них, как долго еще держались бы! Не мог бы потомок рыцарей сказать, что за полвека почти исчезло с лица земли целое сословие, что столько нас выродилось, сошло с ума, наложило руки на себя, спилось, опустилось и просто потерялось где-то! Не мог бы он признаться, как признаюсь я, что не имеем мы ни даже малейшего точного представления жизни не только предков наших, но и прадедов, что с каждым днем все труднее становится нам воображать даже то, что было полвека назад!»
И.А. Бунин
Называя себя «вольнодумцем», Бунин писал, что был вполне равнодушным как «к своей голубой крови», так и к полной утрате всего того, что было связано с нею: «Ни лицейских садов, ни царско-сельских озер и лебедей, ничего этого мне, потомку «промотавшихся отцов», в удел уже не досталось». Однако равнодушие Бунина к своему происхождению, воспринимается, скорее, как констатация юношеского восприятия мира: полнота ощущений воздействия ,воздействия живой природы, ближайшего окружения, родных вытесняет историческую память о предшествующих поколениях Буниных, Чубаровых.
Но живая связь и бережное отношение к домочадцам, прежде всего к отцу и матери, доказывают, что такое «вольнодумство», скорее всего только условие самореализации: своим литературным трудом (любой другой деятельностью) добиться признания и быть достойным исторических заслуг своих предков. К 80 – 90-е гг. XIX. завершился процесс дворянского «оскудения». И по воспоминаниям Бунина, после Терпигорева-Атава, именно его «называли последним из тех, которые «воспевали» погибающие дворянские гнезда, а затем «воспел» погибшую красоту «вишневых садов» Чехов…» Через полвека после отмены крепостного права в России воспоминания о былых привилегиях и достоинстве доживали вместе со старыми представителями мира дворянских усадеб, зачастую переходящих в другое сословие, уступив и землю и право хозяйничать на ней мужикам крепким, хозяйственным – часто из однодворцев. Мелкопоместные дворяне с трудом приспосабливались к условиям новой хозяйственной жизни: некоторые из них вынуждены были переезжать в город, поступать на службу. «…Вырубив последние березы в саду, по частям сбыв почти всю пахотную землю, покинул ее даже сам хозяин ее… – ушел на службу, поступил кондуктором на железную дорогу», – такой вариант стратегии выживания представителей этой категории дворянства приводит И.А.Бунин.
Елец, начало XX в.
В пореформенный период промышленное развитие российских городов, в том числе Ельца, который узнаваемо предстает на страницах романа «Жизнь Арсеньева», осуществлялось достаточно быстро. В 60 – 80-е года XIX в. Ельце начинают функционировать достаточно крупные предприятия: чугунно-литейный завод Ростовцева, махорочная фабрика Заусайлова, табачная фабрика Романова, пивоваренный завод Кронберга, известковый и кожевенный заводы, бумажная фабрика Черникина и др. С 1890 г. начинается эксплуатация станции Елец Орловской государственной железной дороги. Это увеличило транспортировку по железной дороге и гужевым транспортом переработанной на елецких мельницах пшеницы на 70%. Развитие промышленности и транспорта сказалось на росте городского населения. В 1825 г. в Ельце проживало 12 тыс. человек, к концу XIX – более 37 тыс. жителей, в 1905 г. по Елецкому району проживало – около 260 тыс. Накануне первой мировой войны отмечался значительный рост городского населения. В Ельце в это время проживало 37,5 тыс. жителей, т.е. немногим меньше, чем в Воронеже, Тамбове, Курске или Орле (в каждом из этих городов в это время прожило от 45 до 80 тыс. жителей). При этом чиновничества в Ельце, естественно, было меньше, чем в губернском Орле, зато выше была относительная доля торгово-промышленного населения. Благодаря этому Елецкий уезд не стоял в стороне от прогрессивных начинаний по реформированию сельского хозяйства. Елецкое крестьянство, которое было в общем неплохо обеспечено землей, постепенно наращивало свой хозяйственный потенциал. К началу XX века Елец становится крупным центром по переработке сельскохозяйственного сырья. На его предприятиях ежегодно вырабатывалось до 2,5 млн. пудов муки и круп, около 300 тыс. пудов макарон и на 2 млн. руб. выделанных кож. Елец был единственным в стране экспортером кож.
Увеличению хлебных оборотов Ельца способствовало и строительство в Ельце первого в России элеватора. В городе к концу XIX в. действовали десятки мельниц и крупорушек, заводы – чугунолитейный, пивоваренный, известковый, несколько кожевенных и мыловаренных, 3 махорочные фабрики, бумажная фабрика, всевозможные кустарные. На предприятиях работало около 2 тыс. рабочих, на железнодорожной станции и в ремонтных мастерских насчитывалось более тысячи рабочих и служащих. Традиции кружевоплетения развивали около 5 тыс. кружевниц.
Некоторые из предприятий были достаточно крупными. На двух кожевенных заводах господ Валуйских и почетного гражданина Ростовцева работало до 700 человек, на двух чугуноплавильных и двух механических (по изготовлению сельскохозяйственных машин и оборудования), принадлежавших почетным гражданам братьям Криворотовым и г. Ростовцеву, работало до 300 человек. Но большинство рабочих трудилось на небольших предприятиях с низким, а то и с «никаким» уровнем механизации. Кузнечным делом в Ельце в это время занималось около 200 человек, работавших на небольших предприятиях (до 5–6 работников). Производство товаров крестьянского быта, как правило, осуществлялось на мелких предприятиях и в артелях (производство кожаной обуви, изготовление головных
уборов, изделий из дерева и т.д.) При проведении торговых операций весьма ощутимой становилась конкурентная борьба, значительно расширявшая ассортимент и качество вывозимых на рынок товаров.
Елец, улица Торговая. Начало XX в.
В конце XIX в. Елецкий уезд отличался весьма высоким уровнем хозяйственной жизни. В этом уездный город Елец мало чем уступал многим губернским городам центральной России. При описании Ельца, а именно он узнается со страниц романа «Жизнь Арсеньева», И.А.Бунин подчеркивает органическое вплетение исторических преданий в современную жизнь города:
«Я мысленно вижу, осматриваю город. Там, при въезде в него, – древний мужской монастырь… все говорят, что в нем, в каждой келье, у каждого монаха, всегда есть за образом и водочка и колбаса… Думая о монастыре… почему-то томлюсь мыслью о его старине, о том, что когда-то его не раз осаждали, брали приступом, жгли и грабили татары: я в этом чувствую что-то прекрасное, что мне мучительно хочется понять и выразить в стихах, в поэтической выдумке…
Затем, если идти от монастыря назад, в город по Долгой улице, то влево будут бедные и грязные улицы, спускающиеся к оврагам, к зловонному притоку нашей реки, в котором мочат, гноят кожи: он мелкий, дно его все завалено их черными пластами, а по берегам лежат целые горы чего-то бурого, остро и пряно воняющего, и тянутся черные сквозные срубы, где эти кожи сушат и выделывают, где в огромном количестве шумно работает, курит, сквернословит какой-то страшный род людей, – могучих, невероятно сальных и грубых… это тоже очень старинные места, им лет триста, четыреста, и меня томит желание и о них, об этих мерзких местах, сказать, выдумать что-то чудесное … Дальше, за притоком, – Черная Слобода, Аргамача, скалистые обрывы, на которых она стоит, и тысячи лет текущая под ними на далекий юг, к низовьям Дона, река, в которой погиб когда-то молодой татарский князь: о нем тоже очень хочется что-нибудь выдумать и рассказать в стихах; его, говорят, покарала чудотворная икона Божьей Матери, и доныне пребывающая в самой старой из всех наших церквей, что стоит над рекой, как раз против Аргамачи, – тот древний образ, перед которым горят неугасимые лампады и всегда молится на коленях какая-нибудь женщина в темной шали, крепко прижав щепоть ко лбу и настойчиво и скорбно устремив глаза на тускло блистающий в теплом лампадном свете смугло-золотой оклад, в отверстия которого видна узкая черно-коричневая дощечка правой руки, прижатой к груди, а немного выше небольшой и такой же темный средневековый лик, смиренно и горестно склоненный к левому плечу под серебряным кружевным, колючим венчиком в мелко и разнообразно сверкающих алмазах, жемчугах и рубинах… А за рекой, за городом, широко раскинулось на низменности Заречье: это целый особый город и целое железнодорожное царство, где день и ночь, волнуя тягой в даль, туда, куда косяками тянутся теперь под сумрачным и холодным небом гуси, требовательно и призывно, грустно и вольно перекликаются в студеном, звонком воздухе паровозы, где стоит вокзал, тоже волнующий своими запахами, жареных пирожков, самоваров, кофе, – смешанными с запахом каменноугольного дыма, то есть тех паровозов, что день и ночь расходятся от него во все стороны России…»
Елец, начало XX в.
Образное описание городского пейзажа Буниным определяет многие внешние и внутренние связи, сближавшие губернский Орел и уездный Елец. «…Выйдя в Орле, я велел везти себя в лучшую гостиницу… Были пыльно-сиреневые сумерки, везде вечерние огни, за рекой, в городском саду, духовая музыка… Известны те неопределенные, сладко волнующие чувства, что испытываешь вечером в незнакомом большом городе, в полном одиночестве. С этими чувствами я и обедал в пустой зале той старой и почтенной губернской гостиницы, в которую привезли меня, и сидел потом на железном балкончике своего номера, над уличным фонарем, горевшим под деревом, сквозившая зелень которого, благодаря ему, казалась металлической. Внизу взад и вперед шли с говором, смехом и огоньками папирос гуляющие, напротив, в больших домах, были открыты окна, а за ними видны освещенные комнаты, люди, сидящие за чайным столом или что-то делающие, чья-то чужая, манящая жизнь, на которую глядишь в такие часы с особенно обостренной наблюдательностью …
Утро было жаркое. Главная улица, белая, голая, была еще пуста. Чтобы как-нибудь приблизить тот срок, когда можно было, не слишком нарушая приличия, явиться в редакцию, я пошел сперва вниз по этой улице, перешел какой-то мост, вышел на другую, большую, торговую, со всякими старыми складами и амбарами, скобяными, железными, москательными и колониальными лавками и вообще всем тем грузным обилием благосостояния, от которого ломились тогда русские города. В лад с этим обилием и густым утренним солнцем, густо и важно-благостно звонили к обедне в тяжкой и высокой церкви возле Орлика. Под этот гудящий звон, – он гудел даже во мне во всем, – я перешел еще один мост, поднялся на гору к присутственным местам, к домам николаевских и александровских времен, перед которыми вдоль длинной светлой площади вправо и влево тянулся бульвар, широкая аллея еще по-утреннему свежих, прозрачно-тенистых лип».[i]
Реформы 60-х – 70-х годов оказали благотворное влияние на экономику и духовную жизнь страны, в то же время заметно изменили социальную структуру российского общества, поставив перед дворянством страны непростые задачи адаптации в новых условиях хозяйственной жизни. Художественное восприятие, точность исторического описания судеб русского дворянства и крестьянского мира в произведениях И.А.Бунина с исторической точностью реконструируют особенности пореформенной жизни русской деревни и города.
Литература
1. Карпачев М.Д. Журнал «Наше хозяйство» о жизни русской деревни накануне первой мировой войны. – В сб. Материалы Международной научной конференции, посвященной 850-летию г. Ельца. Елец, 1996. – С.34.
2. Елец древний и молодой. Сб. документов. – Липецк, 2007. – С.74–76.
3. Бунин И.А. Избранные сочинения. М.: Худож. лит., 1984. – Т. 5, – С.387–388.
4. Бунин И.А. Избранные сочинения. М.: Худож. лит., 1984. – Т.5. – С.475.